СЕВЕРЯНИН Игорь | Поэзия серебряного века | Антология Нефертити

Игорь СЕВЕРЯНИН

«Бесчувственные люди жгут сердца...»
Бесчувственные люди жгут сердца,
Забывшие для них про все на свете.
Разбойник жжет святилище дворца,
Гордящегося пиршеством столетий.

Все по-старому
«Все по-старому, - сказала нежно, -
Все по-старому».
Но смотрел я в очи безнадежно
Все по-старому.
Улыбалась, мягко целовала,
Все по-старому.
Но чего-то все недоставало
Все по-старому.

Гармония контрастов
Летишь в экспрессе - жди крушенья!
Ткань доткана - что ж, в клочья рви!
Нет творчества без разрушенья -
Без ненависти нет любви.
Познал восторг - познай страданье.
Раз я меняюсь - я живу.
Застыть пристойно изваянью,
А не живому существу!

Диссона
В желтой гостиной, из серого клена,
с обивкою шелковой,
Ваше Сиятельство любит по вторникам
томный журфикс.
В дамской венгерке комичного цвета,
коричнево-белковой,
Вы предлагаете тонкому обществу ирисный кэкс,
Нежно вдыхая сигары Эрцгерцога абрис фиалковый...
Ваше Сиятельство к тридцатилетнему -
модному - возрасту
Тело имеет универсальное... как барельеф...
Душу душистую, тщательно скрытую
в шелковом шелесте,
Очень удобную для проституток и для королев...
Впрочем, простите мне, Ваше Сиятельство,
алые шалости...
Вашим супругом, послом в Арлекинии,
ярко правительство:
Ум и талант дипломата суть высшие качества...
Но для меня, для безумца, его аристотельство,
Как и поэзы мои для него, лишь чудачество...
Самое лучшее в нем, это - Ваше Сиятельство!

Кензель
В шумном платье муаровом,
в шумном платье муаровом,
По аллее олуненной Вы проходите морево...
Ваше платье изыскано, Ваша тальма лазорева,
А дорожка песочная от листвы разузорена -
Точно лапы паучные, точно мех ягуаровый.
Для утонченной женщины ночь всегда новобрачная...
Упоенье любовное Вам судьбой предназначено...
В шумном платье муаровом,
в шумном платье муаровом -
Вы такая эстетная, Вы такая изящная...
Но кого же в любовники! и найдется ли пара Вам?
Ножки пледом закутайте дорогим, ягуаровым.
И, садясь комфортабельно в ландолете бензиновом,
Жизнь доверьте Вы мальчику в макинтоше резиновом,
И закройте глаза ему Вашим платьем жасминовым -
Шумным платьем муаровым,
шумным платьем муаровым!

Когда ночами
Когда ночами все тихо, тихо,
Хочу веселья, хочу огней,
Чтоб было шумно, чтоб было лихо,
Чтоб свет от люстры гнал сонм теней.
Дворец безмолвен, дворец пустынен,
Беззвучно шепчет мне ряд легенд.
Их смысл болезнен, сюжет их длинен,
Как змеи черных, ползучих лент.
А сердце плачет, а сердце страждет,
Вот-вот порвется, того и ждешь,
Вина, веселий, мелодий жаждет,
Но ночь замкнула - где их найдешь?
Сверкните, мысли! Рассмейтесь, грезы!
Пускайся, муза в экстазный пляс!
И что нам - призрак! И что - угрозы!
Искусство с нами - и бог за нас!

Маленькая элегия
Она на пальчиках привстала
И подарила губы мне.
Я целовал ее устало
В сырой осенней тишине.
И слезы капали беззвучно
В сырой осенней тишине.
Гас скудный день - и было скучно
Как все, что только не во сне.

«Мы живем, точно в сне неразгаданном...»
Мы живем, точно в сне неразгаданном,
На одной из удобных планет.
Много есть, чего вовсе не надо нам,
А того, что нам хочется - нет.

Cонет
Вселенная — театр. Россия — это сцена.
Европа — ярусы. Прибалтика — партер.
Америка — «раек». Трагедия — «Гангрена».
Актеры — мертвецы. Антихрист — их премьер.
Но сцена им мала: обширная арена —
Стремленье их. Они хотят безгранных сфер,
Чтоб на губах быков окровянела пена,
Чтоб в муках исходил извечный Агасфер!
О, зритель, трепещи! От бешеных животных,
Ужасных в ярости, от мертвецов бесплотных
И смертью веющих — преградой лишь барьер.
Вот-вот не выдержит их дикого напора,—
И в чем тогда твоя последняя опора?
— Строй перед цирком храм объединенных вер!

Там у вас на Земле
На планете Земле, - для ее населенья обширной,
Но такой небольшой созерцающим Землю извне, -
Где нет места душе благородной, глубокой и мирной,
Не нашедшей услады в разврате, наживе, войне;
На планете Земле, помешавшейся от самомненья
И считающей все остальные планеты ничем,
Потому что на ней -
этом призрачном перле творенья -
Если верить легенде, был создан когда-то Эдем;
Где распят был Христос,
жизнь отдавший за атом Вселенной,
Где любовь, налетая, скорбит на отвесной скале
В ужасе пред людьми - там,
на вашей планете презренной,
Каково быть поэтом на вашей жестокой Земле?!

Томленье бури
Сосны качались,
Сосны шумели,
Море рыдало
В бело-седом.
Мы замолчали,
Мы онемели.
Вдруг обезвучел
Маленький дом.
Облокотившись на подоконник
В думе бездумной
Я застывал.
В ветре галопом
Бешеным кони
Мчались куда-то,
Пенился вал.
Ты на кровати,
Дрожа, лежала
В полуознобе,
В полубреду.
Сосны гремели,
Море рыдало.
Тихо и мрачно
Было в саду.
Съежились листья
Желтых акаций.
Рыжие лужи.
Карий песок.
Разве мы смели
Утром смеяться.
Ты одинока.
Я одинок.

Утренний эскиз
Сегодня утром зяблики
Свистели и аукали,
А лодку и кораблики
Качели волн баюкали.
Над тихою деревнею
Дышали звуки вешние
И пред избушкой древнею
Светлела даль поспешнее.
Хотелось жить и чувствовать
Зарей студено-ясною,
Смеяться и безумствовать
Мечтой - всегда напрасною.

Это было у моря...
Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж...
Королева играла - в башне замка - Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж.
Было все очень просто, было все очень мило:
Королева просила перерезать гранат,
И дала половину, и пажа истомила,
И пажа полюбила, вся в мотивах сонат.
А потом отдавалась, отдавалась грозово,
До восхода рабыней проспала госпожа...
Это было у моря, где волна бирюзова,
Где ажурная пена и соната пажа.

Янтарная элегия
Вы помните прелестный уголок -
Осенний парк в цвету янтарно-алом?
И мрамор урн, поставленных бокалом
На перекрестке палевых дорог?
Вы помните студеное стекло
Зеленых струй форелевой речонки?
Вы помните комичные опенки
Под кедрами, склонившими чело?
Вы помните над речкою шале,
Как я назвал трехкомнатную дачу,
Где плакал я от счастья, и заплачу
Еще не раз о ласке и тепле?
Вы помните... О да! забыть нельзя
Того, что даже нечего и помнить...
Мне хочется Вас грезами исполнить
И попроситься робко к Вам в друзья...